Неточные совпадения
Доктор смотрел на все вокруг
унылым взглядом человека, который знакомится с
местом, где он должен жить против воли своей.
В шапке черных и, должно быть, жестких волос с густосиними щеками и широкой синей полосой на
месте усов, которые как бы заменялись толстыми бровями, он смотрел из-под нахмуренных бровей мрачно, тяжело вздыхал, его толстые ярко-красные ‹губы› смачно чмокали, и, спрятав руки за спину, не улыбаясь, звонким, но комически
унылым голосом он рассказывал...
Влезали и садились женщины с кричащими грудными детьми, веселые, спорящие за
места дети и
унылые, мрачные арестанты.
Унылая, грустная дружба к увядающей Саше имела печальный, траурный отблеск. Она вместе с словами диакона и с отсутствием всякого развлечения удаляла молодую девушку от мира, от людей. Третье лицо, живое, веселое, молодое и с тем вместе сочувствовавшее всему мечтательному и романтическому, было очень на
месте; оно стягивало на землю, на действительную, истинную почву.
Прошло несколько дней,
унылых, однообразных, Бурмакин сводил жену в театр. Давали «Гамлета». Милочку прежде всего удивило, что муж ведет ее не в ложу, а куда-то в
места за креслами. Затем Мочалов ей не понравился, и знаменитое «башмаков еще не износила», приведшее ее мужа в трепет (он даже толкнул ее локтем, когда трагик произносил эти слова), пропало совсем даром.
«Все будет хорошо, все!» Ее любовь — любовь матери — разгоралась, сжимая сердце почти до боли, потом материнское мешало росту человеческого, сжигало его, и на
месте великого чувства, в сером пепле тревоги, робко билась
унылая мысль...
У крыльца долго и шумно рассаживались. Ромашов поместился с двумя барышнями Михиными. Между экипажами топтался с обычным угнетенным, безнадежно-унылым видом штабс-капитан Лещенко, которого раньше Ромашов не заметил и которого никто не хотел брать с собою в фаэтон. Ромашов окликнул его и предложил ему
место рядом с собою на передней скамейке. Лещенко поглядел на подпоручика собачьими, преданными, добрыми глазами и со вздохом полез в экипаж.
В единственной чистой комнате дома, которая служила приемною, царствовала какая-то
унылая нагота; по стенам было расставлено с дюжину крашеных стульев, обитых волосяной материей,
местами значительно продранной, и стоял такой же диван с выпяченной спинкой, словно грудь у генерала дореформенной школы; в одном из простенков виднелся простой стол, покрытый загаженным сукном, на котором лежали исповедные книги прихода, и из-за них выглядывала чернильница с воткнутым в нее пером; в восточном углу висел киот с родительским благословением и с зажженною лампадкой; под ним стояли два сундука с матушкиным приданым, покрытые серым, выцветшим сукном.
В последнее время мы виделись очень редко. С ним сделалось что-то странное: не сказывается дома и сам никуда не выходит, смотрит угрюмо, молчит, не то что боится, а словно
места себе не находит. Нынче, впрочем, это явление довольно обыкновенное. На каждом шагу мы встречаем людей, которых всегда знали разговаривающими и которые вдруг получили"молчальный дар". Ходят вялые,
унылые, словно необыкновенные сны наяву видят. И никому этих сновидений не поверяют, а молчат, молчат, молчат.
Вообще ветхость университетских построек, мрачность коридоров, копоть стен, недостаток света,
унылый вид ступеней, вешалок и скамей в истории русского пессимизма занимают одно из первых
мест на ряду причин предрасполагающих…
Задумчивость моя усугублялась с каждым годом. Пришельцы-соседи устраивались по-новому и проявляли поползновение жить шумно и весело. Среди этой вдруг закипевшей жизни, каждое движение которой говорило о шальной деньге мой бедный, заброшенный пустырь был как-то совсем не у
места. Ветшая и упадая, он как бы говорил мне: беги сих
мест,
унылый человек!
Силою любви своей человек создаёт подобного себе, и потому думал я, что девушка понимает душу мою, видит мысли мои и нужна мне, как я сам себе. Мать её стала ещё больше
унылой, смотрит на меня со слезами, молчит и вздыхает, а Титов прячет скверные руки свои и тоже молча ходит вокруг меня; вьётся, как ворон над собакой издыхающей, чтоб в минуту смерти вырвать ей глаза. С месяц времени прошло, а я всё на том же
месте стою, будто дошёл до крутого оврага и не знаю, где перейти. Тяжело было.
Как сладостно было сердцу Монархини, когда искреннее усердие вещало Ей: «Сии трудолюбием и художеством украшенные
места недавно были горестною пустынею, дикою степью; где сии обширные сады зеленеют и гордые палаты возвышаются, там одни песчаные холмы представлялись
унылому взору!
Часто по целым часам, забыв себя и всю обыденную жизнь свою, забыв все на свете, просиживал он на одном
месте, одинокий,
унылый, безнадежно качал головой и, роняя безмолвные слезы, шептал про себя: «Катерина! голубица моя ненаглядная!
Мне прокричали «ура» на прощанье. Последним теплым взглядом я обменялся с Нелюбовым. Пошел поезд, и все ушло назад, навсегда, безвозвратно. И когда стали скрываться из глаз последние голубые избенки Заречья и потянулась
унылая, желтая, выгоревшая степь — странная грусть сжала мне сердце. Точно там, в этом
месте моих тревог, страданий, голода и унижений, осталась навеки частица моей души.
Пред нагоревшей сальною свечой
Красавицы раздумавшись сидели,
И заставлял их вздрагивать порой
Унылый свист играющей метели.
И как и вам, читатель милый мой,
Им стало скучно… Вот, на
место знака
Условного, залаяла собака,
И у калитки брякнуло кольцо.
Вот чей-то голос… Идут на крыльцо…
Параша потянулась и зевнула
Так, что едва не бухнулась со стула...
— «Позвольте… позвольте…» говорят они, прерывая вас неожиданно, — и вдруг умолкают, высказывая
унылое беспокойство; после того, спешат они домой, роются в книгах, отыскивают забытое
место, и на другой день, в ту минуту, как вы меньше всего ждете, выстреливают в вас ученой тирадой.
Совсем стемнело. С реки доходил раскатистый,
унылый гул редких пароходных свистков; фонари на мачтах выделялись ясными цветными точками. Заволжье лежало бурой пеленой на низком горизонте. В двух
местах развели костры, и красное расплывчатое пламя мерцало на пологе ночи.
От Хайлара кончаются
унылые монгольские степи, и начинаются вновь живописные гористые
места.
Он обращал свой
унылый взор то к небу, то к
месту битвы.
Когда вода в Ниле стояла низко в ту пору года, когда ей уже было время разлиться, тогда по всей стране египетской от Филэ до Александрии ощущалось повсеместное терзательное беспокойство: все страшились бесхлебья и ходили
унылые и раздраженные, многие надевали печальные одежды с неподрубленными краями, передвигали пояса с чресл высоко на грудь — к
месту вздохов, нетерпеливые женщины рвали на себе волосы, а задумчивые мужчины безмолвно смотрели
унылыми глазами с повисшими на ресницах слезами.
Вокруг раненых, с
унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат-носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого
места распоряжавшиеся офицеры.
Как могу я забыть это мелкое, безнадежно
унылое море, лежавшее так плоско, как будто земля в этом
месте перестала быть шаром?